Киселев Сергей Владимирович / Научная деятельность
Материал из Археология Алтая.
С.В. Киселев считается одним из основателей советской археологии. Он был теоретиком, крупным организатором науки и выдающимся педагогом (Кызласов Л.Р., 2003). Изучая культуру древнего населения Алтая, С.В. Киселев основное внимание уделил вопросам хронологии и периодизации. Ученый сначала в статье (Киселев С.В., 1947, с. 157–172), а затем в монографии (Киселев С.В., 1951, с. 288–303) использовал термин М.П. Грязнова «майэмирский», но наполнив его новым содержанием. Так, если М.П. Грязнов (1939) выделял один майэмирский этап (VII–V вв. до н.э.) в культуре номадов Алтая, то С.В. Киселев предложил рассматривать отдельно майэмирскую культуру, подразделенную на два этапа. Первую стадию майэмирской культуры исследователь датировал VII–VI вв. до н.э. и вслед за М.П. Грязновым отнес к ней находки А.В. Адрианова в Майэмирской степи, в верховьях Бухтармы, под Солонечным Белком и у с. Черновая (Киселев С.В., 1947, с. 158–161). Ученый отметил, что послекарасукское время на Алтае характеризуется развитием форм, весьма близких к древнетагарским. В обоих случаях «для них характерно наличие, наряду с местными типами вещей и изображений, многих особенностей, близких к скифским архаической поры». При этом, как на основную особенность курганов VII–VI вв. до н.э. археолог указал на «погребение вместе с конем», а также отсутствие, как и в древнетагарских памятниках, предметов из железа (Киселев С.В., 1947, с. 160; 1951, с. 291).
Вторая стадия (V–IV вв. до н.э.) майэмирской культуры являлась, по мнению С.В. Киселева, синхронной пазырыкскому этапу, выделенному М.П. Грязновым. К позднемайэмирским памятникам исследователь отнес четыре кургана у с. Туехта (Туэкта. – Авт.), раскопанных в 1937 г. Памятники обеих стадий объединяет «полное сохранение курганной конструкции и обряда». Основное же отличие касалось комплекса вещей, значительное количество которых было изготовлено из железа. Ученый также обратил внимание на антропологические данные, в связи с чем сделал предположение о проникновении в V–IV вв. до н.э. новых этнических групп на Алтай. В подтверждение своей точки зрения археолог указывал на резко выраженные монголоидные черты погребенных из кургана №6 могильника Туехта. Учитывая южное происхождение монголоидного компонента, он подчеркивал, что именно через Туву и Северную Монголию развивались этнические и культурные связи Алтая с Центральной Азией и Дальним Востоком (Киселев С.В., 1947, с. 161, 169, 170–171).
После «майэмирского периода» наступает «пазырыкская эпоха», которую С.В. Киселев соотнес с гунно-сарматским временем. Пазырыкские курганы и подобные им памятники (Берель, Шибе, Катанда и др.) ученый датировал III–I вв. до н.э. (Киселев С.В., 1951, с. 288–303). В этой связи, рассматривая материалы из Первого Пазырыкского кургана, он увидел, что «сочетание хуннских и западных «массагетско-юэчжийских» особенностей могло иметь место, прежде всего, в III в. до н.э., когда, особенно во второй его половине, хунну стали крепнуть, хотя и оставались еще зависимыми от юэ-чжи». Проводя параллели между Аму-Дарьинским кладом и Пазырыкским курганом, в котором обнаружены кони даваньской породы, ученый пришел к выводу, что этот курган свидетельствует о первой вехе проникновения на восток вместе с юэ-чжи аборигенной среднеазиатской культуры – наследницы древневосточной цивилизации. Результаты раскопок хуннуских памятников в Монголии показали, что и туда проникали достижения «сако-массагето-юэчжийского мира» (Киселев С.В., 1951, с. 391).
Кроме культурно-хронологических проблем С.В. Киселев обратил внимание и на решение вопросов социального развития кочевников Горного Алтая. Основываясь, главным образом, на визуальном анализе курганов, он предложил их отнести к трем группам, которые затем соотнес с отдельными слоями кочевого социума:1) малые курганы рядовых кочевников; 2) средние – погребения племенной аристократии; 3) огромные «курумы» – курганы вождей. Каждую из выделенных групп исследователь попытался соотнести с реальными памятниками из Горного Алтая, раскопанными к концу 40-х гг. XX в. Так, к первой группе он отнес несколько небольших курганов из могильников Курота и Курай; во вторую – Второй Каракольский курган, курган №7 из могильника Туэкта, курганы №5, 8 из могильника Яконур и др. Наконец, в последнюю группу вошли большие курганы Алтая: Катанда, Первый Пазырыкский курган, Берель, Шибе (Киселев С.В., 1951, с. 327, 365–366).
Ученый, как и ряд других исследователей, обратил внимание не только на факт личной собственности у скотоводов на основное средство производства – лошадь, но и, в целом, на ее значительную роль в различных сферах культуры кочевого общества (Киселев С.В., 1951, с. 365).
Предложенная трехуровневая социальная дифференциация достаточно типична для того периода. По сути дела, это незначительно модернизированная стратификация М.П. Грязнова, разработанная им для кочевников Алтая в 1939 г. Использование С.В. Киселевым практически в неизмененном виде разработок других ученых вполне закономерно, поскольку его работа «Древняя история Южной Сибири» носила преимущественно обзорный и обобщающий характер, нежели отдельное исследование какой-то частной проблемы. К этому следует еще добавить, что к началу 1950-х гг. было исследовано незначительное число памятников пазырыкской культуры. Поэтому, имеющиеся в то время методические подходы к палеосоциальным реконструкциям на ограниченном фактическом материале, не давали возможности представить более сложную социальную структуру номадов Горного Алтая.
В определенной степени С.В. Киселев коснулся проблемы рассмотрения искусства пазырыкских племен. Основное внимание исследователь сосредоточил на анализе отдельных образов искусства (олень, лошадь, грифон и др.), отметив их связь с мифологическими представлениями кочевников. Ученый, как С.И. Руденко и М.П. Грязнов, провел искусствоведческие параллели между произведениями искусства из Пазырыкских курганов и государств Передней и Средней Азии. В результате С.В. Киселев выявил наибольшее сходство образов пазырыкского искусства с искусством Ассирии и, особенно, с Ахеминидским Ираном (Киселев С.В., 1951, с. 386–388).